В.А. Портнов: Первый вопрос, Валерий Дмитриевич, который хотелось бы Вам задать: какова роль Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод в российском праве?
В.Д. Зорькин: Это даже не вопрос, а огромная тема.
В Конвенции сформулировано понимание прав и свобод человека, и это понимание вошло в правовую ткань европейских стран. Даже если Россия не ратифицировала Конвенцию бы, то наша страна все равно строила бы свою правовую систему через призму Конвенции. В нашей стране, согласно Конституции, права и свободы признаются и гарантируются согласно общепризнанным принципам и нормам международного права, т.е. по сути – согласно стандартам, закрепленным в Конвенции. В современных условиях Конвенция фактически превращается в своеобразную общеевропейскую конституцию прав и свобод человека и гражданина, и в России, которая является частью европейского правового пространства, Конвенция является органической частью нашей правовой системы.
Вместе с тем, принцип государственного суверенитета предполагает верховенство национальной конституции. Основанная на этом судебная система страны является первичным и основным средством защиты прав и свобод человека и гражданина. Наднациональные же суды, в данном случае Европейский суд по правам человека, является дополнительным, субсидиарным инструментом. Назначение Страсбургского Суда не в том, чтобы переложить обязанность национальных государств по защите прав граждан на наднациональные органы, а в первую очередь в том, чтобы посредством прецедентных решений гарантировать единообразное понимание и применение норм Конвенции в практике национальных судов и тем самым «привнести права человека домой». Из этого следует, что российские суды обязаны обеспечивать внедрение Конвенции в ткань российского правового пространства.
В.А. Портнов: В том числе и применяя положения Конвенции непосредственно?
В.Д. Зорькин: Конечно, к этому нас, кроме прочего, обязывает и статья 15 (часть 4) нашей Конституции и федеральный закон от 1998 года о ратификации Конвенции. То же относится и к правовым позициям Европейского Суда по правам человека, который дает толкование норм Конвенции и наполняет эти нормы жизнью и содержанием. Именно Европейским Судом вырабатываются единые общеевропейские стандарты защиты прав и свобод. Можно сказать, что Страсбургский Суд выполняет роль своего рода дирижера в сводном оркестре, составными частями которого являются судебные системы национальных государств.
Часто говорят, что для России обязательны те постановления и решения Европейского Суда, которые касаются России. Это, однако, не означает, что другие его постановления и решения для России не обязательны. Решения Страсбургского суда, в которых дается толкование норм Конвенции, имеют универсальное, прецедентное значение для всех стран Конвенции и содержащиеся в них правовые позиции по толкованию Конвенции имеют общеобязательный характер.
Поэтому мы в своих постановлениях часто ссылаемся на постановления и решения Европейского Суда, вынесенные не только в отношении России.
В.А. Портнов: Тем более что текстуально каталог прав, гарантированных Конвенцией, совпадает с перечнем прав, гарантированных российской Конституцией…
В.Д. Зорькин: В нашей Конституции он даже шире за счет социальных прав. Реальное содержание прав, гарантированных Конвенцией, в ряде случаев значительно шире их буквального смысла, благодаря их толкованию Европейским Судом. В качестве примера можно привести статью 1 Протокола 1 к Конвенции (закрепляющую право собственности). Суд Европейский признал, что даже само право требования может рассматриваться как собственность (эта позиция была впервые сформулирована еще 9 декабря 1994 г. в постановлении Суда по делу «Греческие нефтеперегонные заводы “Стран грик рифайнериз” и Стратис Андреадис против Греции».
В.А. Портнов: Мне хотелось бы услышать Ваше мнение относительно того, как применяется Конвенция Конституционным Судом Российской Федерации и вообще всей нашей судебной системой?
В.Д. Зорькин: Наши суды применяют, прежде всего, Конституцию и законы, но в правовой системе Российской Федерации Конвенция занимает особое место по сравнению с другими договорами, участницей которых является наша страна. Конвенция фиксирует уровень правового развития европейской цивилизации, что соответственно нашло отражение и в практике национальных государств, и в их конституциях – то, что можно называть развертыванием и конкретизацией принципа верховенства права, имплицитно заложенного в Конвенции. И с этой точки зрения, Конституции государств Европы – в сфере понимания прав и свобод человека и гражданина – по своей сути идентичны Конвенции. Путем интерпретации норм Конституции конституционные суды имплементируют Конвенцию на конституционный уровень; тем самым конституционализация прав и свобод происходит на общеевропейском уровне, в рамках единого правового поля Европы. Если Конституционный Суд видит, что закон противоречит Конвенции, он делает вывод о неконституционности этого закона. Принципы международного права не всегда прямо сформулированы в международных договорах, но существует широкое поле для их интерпретации.
К сожалению, иногда нас критикуют за «трансляцию правовых позиций Страсбургского Суда», и за то, что сам Конституционный Суд выступает в нормотворческой роли. Причем, говорят это даже некоторые известные юристы.
В научной доктрине нет однозначного понимания в вопросе о том, являются ли постановления и решения Конституционного Суда прецедентами в собственном смысле слова. Несомненно, однако, что в сложившейся практике постановления и решения Конституционного Суда, в которых сформулированы правовые позиции, имеют, как и соответствующие постановления и решения Европейского Суда, прецедентное значение.
Страсбургский Суд не говорит в своих постановления и решениях, что закон не соответствует Конвенции, он говорит лишь, что имели место нарушения прав и свобод. Но если права были нарушены не только конкретным правоприменительным решением, а и законом, такой закон противоречит не только Конвенции, но и Конституции.
Поэтому, проверяя закон на соответствие Конституции, Конституционный Суд использует прецедентные постановления и решения Страсбургского Суда. Мы используем их как дополнительную аргументацию, как критерий и ориентир. И, мне кажется, это усиливает судебные гарантии прав и свобод российских граждан. Нагрузка на совесть и правосознание судей велика, но риск совершить ошибку снижается благодаря Конвенции и постановления и решениям Европейского Суда. Они помогают проникнуть в саму суть права. И это очень важно для того, чтобы в каждом конкретном случае понять, не нарушил ли законодатель требования Конституции при введении тех или иных ограничений прав и свобод человека и гражданина, поскольку вводя такие ограничения, он во всяком случае не может посягать на само существо права.
Вот почему необходимо обращаться к Конвенции и к прецедентной практике Европейского Суда.
В.А. Портнов: Это вопрос я задавал и Председателю Европейского Суда: что для них прецедент, что для нас прецедент? Особенно меня волнует трактовка прецедента. Как Вам видятся прецеденты Европейского суда применительно к нашей действительности?
В.Д. Зорькин: Суды России руководствуются прежде всего Конституцией и законами. Российский суд не может творить прецедент в том его значении, которое имеет место в англо-саксонской системе права. Такой возможности нет у судов в континентальных системах права, к каковым принадлежит и правовая система России. Думаю, такой возможности нет и у Страсбургского Суда – для него критерием решений и точкой отсчета является Конвенция. Но, повторю, остается широкое поле для интерпретаций. Европейская конвенция и российская Конституция конкретизируются в судебных решениях. Конституционный Суд, истолковывая то или иное положение Конституции, вырабатывает правовую позицию, которая приобретает нормативное и прецедентное значение для всех последующих решений.
Различие между Европейским Судом и Конституционным Судом в том, что Страсбург оценивает фактические обстоятельства и решает, были ли в конкретном деле права человека нарушены правоприменительным, в том числе судебным, решением. А Конституционный Суд, решая исключительно вопросы права, определяет, были ли права и свободы нарушены законом, примененным в конкретном деле. Страсбург, по сути, оценивает правомерность действий правоприменителя, а Конституционный Суд оценивает правомерность закона, примененного в конкретном деле, т.е. выясняет, не преступил ли законодатель конституционные рамки, не ограничил ли чрезмерно конституционные права человека и гражданина. Правовые позиции, сформулированные Конституционным Судом в постановлении, которым устанавливается конституционность или неконституционность закона, примененного в конкретном деле, имеют, как и само постановление, общеобязательную силу, и не могут быть преодолены ни законодателем, ни правоприменителем, в том числе другими судами.
В.А. Портнов: Нет риска спутать одну ситуацию с другой?
В.Д. Зорькин: Надо быть очень внимательными, оценивая, типовой ли случай перед нами и те же ли параметры правоотношений, что уже были предметом рассмотрения в прежнем деле, по которому вынесено решение с содержащимися в нем правовыми позициями. Но даже к типовым случаям нельзя относиться механистически. Жизнь развивается, меняются обстоятельства, и одна и та же модель в разных обстоятельствах работает совершенно иначе. Тем самым выработанные ранее правовые позиции могут конкретизироваться, обогащаться и даже меняться, если это необходимо. Без этого невозможно необходимое приспособление норм Конституции к потребностям жизни. Суд должен быть гибким инструментом развития, а не превращаться в орудие стагнации.
Конечно, для этого требуется высокая правовая культура, в том числе соответствующий уровень правосознания судей. Судья должен понимать, что, взвешивая конституционные ценности в конкретном деле, необходимо найти соответствующий баланс. Это не так просто. Именно в этой связи я уже говорил о необходимости правовой реформы в России, и прежде всего, трансформации профессионального правосознания. Если этого не произойдет, то не помогут ни прецеденты Страсбурга, ни организационные преобразования национальной судебной системы, ни Конституция России, и мы будет обречены на разрастание неправовых и антиправовых явлений, таких как фундаментальные судебные ошибки, неисполнение судебных решений, теневая экономика, коррупция и т.д.
Ответственным за состояние дел в сфере защиты прав и свобод человека и гражданина – в силу требований Конституции – является российское государство, в том числе суды, которые призваны осуществлять эту защиту наиболее полно и эффективно. Именно в этом ключе я и высказывался относительно необходимости повышения потенциала национальной судебной системы и использования наших внутренних возможностей до обращения в Страсбург.
В.А. Портнов: Ваши слова вызвали очень бурную реакцию в прессе…
В.Д. Зорькин: Потому что были переданы неправильно. Будто бы я стараюсь перекрыть нашим гражданам дорогу в Страсбург.
В.А. Портнов: А о чем на самом деле шла речь?
В.Д. Зорькин: Я говорил о том, что наши суды ежегодно рассматривают миллионы дел в год – столько же, наверное, сколько во всех других странах Европы вместе взятых. Конечно, судьи допускают ошибки, но с учетом такого огромного количества дел, этих ошибок, на мой взгляд, удивительно мало. И это делает честь нашей еще очень молодой судебной системе новой России. И мне бы хотелось выступить в роли ее защитника.
Но вместе с тем, 20 тысяч жалоб в Европейский Суд от российских граждан – это беспрецедентно много, это одна пятая всех поступающих в Страсбург жалоб. Это обязывает нас интенсифицировать деятельность наших высших судов – Верховного Суда и Высшего Арбитражного Суда.
Нынешнее состояние надзорного производства в судах общей юрисдикции не критиковал лишь ленивый. Прежде всего, я имею ввиду существование множества надзорных инстанций, неопределенность сроков для пересмотра и отмены решений в порядке надзора, неопределенность оснований для такой отмены, возможность неоднократного пересмотра уже вступивших в законную силу решений, – все это несовместимо ни со стабильностью судебных решений, ни с положениями Конституции о праве на судебную защиту. Которая должна быть полной и эффективной. И Конституционный Суд, как известно, недавно принял постановление, касающееся надзора в гражданском процессе. В этом постановлении он обязал законодателя в кратчайшие сроки реформировать систему надзора, привести ее в надлежащий вид в соответствии с вытекающим из Конституции Российской Федерации правом на справедливое судебное разбирательство.
Но совсем обойтись без надзора мы не сможем. Россия – огромная страна, 80 с лишним субъектов Федерации, и это многообразие – без функционирования судебного надзора, обеспечивающего единство судебной практики, порождает реальную опасность неоднозначного истолкования и применения законов, правовую какофонию. Высшие судебные инстанции призваны обеспечить единообразное применение законов. Но при этом производство в порядке надзора должно удовлетворять требованиям Конституции и Европейской Конвенции.
Половина жалоб российских граждан в Страсбург связана не с качеством судебных решений, а с их неисполнением, т.е. по существу с дефектами в деятельности исполнительной власти. Скажите, почему на неисполнение судебных решений где-нибудь в Краснодаре или Иркутске гражданину приходится жаловаться в Страсбург? Это ли не абсурд? С подобной задачей вполне под силу справиться национальным судам, которые должны строго наказывать за неисполнение судебных решений.
Когда национальная судебная система, прежде всего система надзора, будет приведена в соответствие с европейскими стандартами, очень многим гражданам не потребуется Европейский Суд. И поток жалоб в Страсбург, естественным, конечно, а не насильственным путем, резко уменьшится.
Анализ жалоб, поступивших из России, показывает, что сейчас Европейский Суд вынужден тратить большую часть времени и сил отнюдь не на решение принципиальных вопросов, отвечающих его предназначению как наднационального и субсидиарного органа правосудия в Европе. От этого страдают все. Как недавно сказал Председатель Европейского Суда г-н Ж.-П. Коста: «Европейский Суд, деятельность которого строится на принципе субсидиарности, а также предупреждении нарушений, может только приветствовать разрешение как можно большего числа дел на национальном уровне».
В.А. Портнов: То есть, требуя реформировать надзор, Вы оказываете «братскую помощь» Европейскому Суду, которого накрыла лавина жалоб из России.
В.Д. Зорькин: Да, мы не можем об этом не думать. Страсбургские судьи – это наши коллеги, и все мы заняты одним – защитой прав человека. Конституционный Суд России без Европейского Суда, без конституционных судов европейских стран не смог бы состояться. Опыт показывает, что стоит только разорвать взаимодействие этих судов, стоит только отгородиться друг от друга, соорудить так сказать новый «железный занавес»,– и оказавшаяся в изоляции национальная судебная система задохнется. Мы решаем общие задачи, находясь в общем и открытом европейском правовом пространстве. При этом, заметим, что Конвенция по защите прав человека и основных свобод и, следовательно, юрисдикция Страсбургского Суда, уже вышла за географические рамки европейского континента; правовая Европа – это пространство от Рейкьявика до Владивостока…
В.А. Портнов: Европа там, где действует Конвенция.
В.Д. Зорькин: Да, конституционная безопасность человека и гражданина должна быть одинаковой и в России, и в Германии, и на всем пространстве действия Конвенции. В этом – задача нашего Конституционного Суда, и она невыполнима без взаимодействия со Страсбургским судом.
В.А. Портнов: Спасибо, Валерий Дмитриевич, за то, что так подробно ответили на наши вопросы.
Июль 2007 г., Москва
